Н.В. Котова

Наш учитель
(воспоминания о профессоре С.Б. Бернштейне)

В: Вестник московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 2., стр. 112–114.

Первое, что возникает в моей памяти при мысли о Самуиле Борисовиче Бернштейне, — наши незабываемые диалектологические экспедиции 1948–1950 гг. в болгарские села Бессарабии (Молдавия, Украина) и Приазовья (Украина).

После вступительной лекции Самуила Борисовича в 1944 г., когда он объяснял нам, первой группе будущих болгаристов (точнее, болгаристок) и полонистов (точнее, полонисток), что такое «славянская филология», и когда мы, немного подсмеиваясь над собой, преисполнились к нему почтительного обожания, встретились с ним как с преподавателем и лектором уже в 1947 г. Мы готовили тогда курсовые работы в его семинаре по болгарской лексикографии и слушали его спецкурс по болгарской диалектологии. Это была уже, по существу, подготовка к диалектологическим экспедициям: мы старательно штудировали труды академика Н.С. Державина о болгарских селах Бессарабии и Приазовья и «теоретически» осваивали технику диалектологической работы.

Первая экспедиция в болгарские села Бессарабии состоялась летом 1948 г. Мы впервые погрузились в живой языковой материал, «кочуя» по болгарским селам под жарким бессарабским солнцем. Естественно, было немало трудностей, и в наших спорах (как и что записывать, ведь нередко разные «исследователи» слышали диалектные формы по-разному) арбитром выступал Самуил Борисович. Он учил нас слышать диалектную фонетику, смотрел наши картотеки, корректировал выбор «информаторов».

Не раз ему приходилось решать и возникавшие бытовые трудности. Элегантный, подтянутый, в белом костюме, он производил неотразимое впечатление на сельских жителей, легко договаривался в правлении колхоза о том, чтобы нам, в те трудные для Бессарабии неурожайные годы, выдавали хлеб. Или возникал, все такой же элегантный, в белом костюме и шляпе, почти ночью, как deus et maxina, проехав несколько десятков километров, бы вызволить меня из военной комендатуры г. Болград, где я сидела, арестованная за хождение по Бессарабии без надлежащих документов.

Но, кроме всего, Самуил Борисович пробуждал в нас интерес к людям, к окружающей жизни и незаметно и ненавязчиво «строил» нас как личности. Сам же он был яркой личностью, надолго запомнившейся студентам-болгаристам, учившимся у него в Одесском университете, и болгарам-учителям, которых мы встречали в селах Бессарабии и Приазовья.

Лингвистические идеи, заложенные в нас Самуилом Борисовичем Бернштейном со времен его первых экспедиций, остаются перспективными и актуальными до сих пор. Естественно, что многие из них позже получили развитие в работах его учеников. Одна из таких идей — «диалект как система». Она предполагает описание современного состояния диалекта как одного из срезов его исторического развития. В лингвистической практике она предполагает создание не «дифференциальных», а «полных» диалектных словарей, отражающих всю лексику диалекта, которую диалектологу удается записать. Этот принцип Самуил Борисович последовательно отстаивал в спорах с болгарскими диалектологами. Тщательно составленные «полные» диалектные словари в сочетании с записанными от разных представителей диалекта текстами позволяют не только описать систему говора (на фонетическом, морфологическом и лексическом уровнях), но и показать существующие в диалекте стили, свойственные речи разных групп носителей говора. Нет необходимости подчеркивать, что эта идея и ее практические реализации близки к идеям, получившим развитие в структурализме и в той области лингвистики, которую теперь называют социолингвистикой.

Другая идея — «язык (диалект) в контексте других языков (диалектов)», идея, плодотворно раскрывающаяся в работах Самуила Борисовича и его учеников по балканистике.

Это лишь несколько примеров плодотворности идей, воспринятых нами от С.Б. Бернштейна как диалектолога. Но и они объясняют, почему лингвисты, прошедшие диалектологическую «выучку» под его руководством, успешно работают в разных областях лингвистики. Я же пришла к твердому убеждению: любой лингвист, в какой бы области он ни работал, должен пройти диалектологическую школу, вырабатывающую в нем внимание к языковому материалу и освобождающую от попыток создания бесполезных «теорий для теорий».